Общая информация

Живописный реализм

Нынешнее среднее поколение калужских художников сформировалось и обрело свои принципы в ту пору, когда хрущевскую «оттепель» уже начинали сменять «заморозки», и много поработало в тишайшие «застойные» годы. Не потому ли искусство этих людей, ныне совсем не молодых, столь эзотерично, ориентировано на зрителей, весьма немногочисленных, умеющих видеть живопись.

Именно она — живопись — составляет самую основу образности в работах В. М. Собинкова. И это при том, что создаваемые им картины — никак не импровизации. Они возникают в результате длительных размышлений, долгого труда. Образы «собираются», строятся. Любой набросок, любой этюд как бы стремится стать частью большой композиции, кажется фрагментом, незаконно отторгнутым от нее. Зато в самих картинах вполне органично соединяются довольно-таки разнородные детали, подробности, наблюдения. Ибо все это вливается в единую живописную среду, где многообразное становится единством. Здесь глубина неотделима от плоскости, дальнее — от ближнего, духовное — от материального. Живопись, ставшая средой и пространством, полнится ритмами, отблесками, отзвуками — зримыми оказываются движения души, устремления духа.

И герои картин слиты с окружением, неотделимы от него. К тому же в их обликах акцентируются родовые, типические черты — не суть важным оказывается, каков социальный статус того или иного персонажа, каков его характер, где и как он живет… Главным для художника оказывается не то, что разъединяет людей, а то, что их объединяет. Единственно активными и вполне самостоятельными «героями» его картин являются некие силы — природные, общественные. И среди них — силы созидания и разрушения: жизнь — смерть. Не оттого ли так ощутим в картинах Собинкова непрерывный, стремительный ток времени, уносящий старое, дарующий новое?..

Даже и вполне натурным, порой почти штудийным этюдам Ю. А. Епишина присуща историческая глубина. И вполне закономерно, что смысловым сосредоточием пейзажей нередко оказываются изображения православных храмов, прочно стоящих на земле, но главами своими устремленных в небеса. Портреты же, созданные Епишиным, — это лики «родовых» русских людей, чуждых суетности, словно бы чем-то отгороженных от современного быта. Прошлое укоренено в настоящем: светится и теплится в обликах зданий и обличиях природы, во взглядах персонажей, словно бы устремленных в сегодня из теплых глубин прошлого. Епишин умеет непосредственно, свежо увидеть то, что давно стало привычным, примелькавшимся, стертым. Под его кистью давно знакомые «реалии» оживают, насыщаются соками, полнятся силой. Изображения «осязаются» взглядом, обладают особого рода «тактильной» ценностью. Однако, заостряя характеристики предметности, акцентируя внимание зрителя на пластических и осязательных свойствах натуры, художник не ослабляет силу цвета. Пожалуй, особенно любимы им звонкие сопряжения охристых и синих красок — сопряжения сугубо русские: вспоминается цветовая гамма фресок Дионисия, многих храмовых стенописей XVII столетия…

Образы, создаваемые А. Ф. Тимофеевым, — это прежде всего живые, дышащие сгущения красочных масс. Живописные формы вылеплены динамичными, мужественными мазками, в движении которых, кстати сказать, нет ничего чрезмерно эффектного, артистически небрежного. Изображения — чаще всего натюрмортные — обычно как бы приподняты, вздыблены, отчего кажутся монументообразными. Формы развернуты словно бы внутри красочного слоя. Поэтому свойства краски — ее густота, вязкость, тяжесть — ощущаются зрителем как собственные качества запечатлеваемой предметности: живопись становится «кровью и плотью» образов, их «субстанцией». Изображение оказывается не «знаком», не копией увиденного. Оно — живописная реальность, возникающая, исчезающая, преисполненная движений и метаморфоз. Кажется, что вещи почти никак не характеризуются, во всяком случае о них «говорится» лишь самое основное. Развернутое живописное повествование отсутствует даже в тех случаях, когда какой-либо натюрморт явно настроен и «сочинен». Живопись, кажущаяся все еще возникающей — перед нами, прямо на наших глазах, вполне самоценна и совершенно не нуждается в сюжетности.

Зато отнюдь не отменяется повествование в картинах 3инаиды Тимофеевой, хотя они тоже чрезвычайно живописны. Но повествование совершенно своеобразное. Образность зарождается в самых глубинах красочных потоков — причудливая, фантасмагорическая. Живописные массы превращаются в пластические формы, а уже те в свою очередь обретают облики то тощего музыканта, то девицы-красавицы, то оживших кукол, поселившихся у окна…Тимофеева не выстраивает «сюжетных линий» — действия персонажей только намечаются, их «душевные состояния» неопределенны и текучи. И все-таки в пространствах картин происходят некие события. Но это совершенно особенные события — сугубо художественные: неожиданные «звучания» красок и «превращения» форм, магическая материализация желаемого, «полеты во сне и наяву»…

Живопись Нины Собинковой тиха и покойна. И воссоздаваемая на ее полотнах жизнь — людей, полей и лесов, домашних вещей — очень уютна. В эмоциональном строе наиболее гармонических работ этой художницы отзывается «… отрада жить в замкнутости дома и семьи, расширенной прекрасным кругом сада». Впрочем, границы этого «прекрасного круга» не столь уж неколебимы. И нередко пробиваются в образном строе картин Собинковой тревожные нотки, ощутимым становится соседство бесконечных пространств — холодных, отчужденных…

Немало камерных, негромогласных работ — пейзажей, натюрмортов — создано Н. Б. Юрьевой. Но самые лучшие ее полотна — совершенно иные. Они преисполнены живописной энергии, обладают не только цветовой, но и пластической, скульптурной выразительностью. Изобразительные формы кажутся вылепленными из теста краски, образуют цветовой рельеф (пожалуй, даже «горельеф»). Плотные живописные массы обращаются в тяжелые фрукты, в почти столь же весомые цветы, листья… Пластические свойства изображений оказываются еще более ощутимыми оттого, что им чаще всего отводится довольно узкая пространственная зона — кажется, какая-то сила вытесняет их на передний план. Интересный и знаменательный факт биографии художницы: в юности она участвовала в деятельности знаменитой «студии Белютина», обреталась в кругу ранних поставангардистов. Ныне Юрьева — художница серьезная, не очень жалующая своим вниманием всяческие художественные «ереси». А все же живет, видимо, где-то на самой глубине ее искусства и ее души дух молодого бодрого бунтарства.

Истинная живописная культура свойственна полотнам и полукалужанки-полумосквички Т. В. Вавржиной, и Б. А. Федукова, проживающего в самой что ни на есть «глубинке» — в Спас-Деменске.А. Н. Коняшин — добросовестнейший мастер натюрмортной (реже — пейзажной) живописи. Удивительно — сколько времени и сколько сил он тратит даже и на подготовку, устройство каждой «постановки», а уж тем более — на писание самих картин. Работает он медлительно, подолгу, сосредоточенно «укладывает» краски на каждом сантиметре холста, то «гася» их, то «зажигая». А изображает он чаще всего предметы крестьянского обихода и народные поделки. То есть повествует о деревенском быте, о его наиболее существенных — сущностных — чертах. А значит — и о России, о тех крепчайших нравственных опорах, на которых зиждется ее несчастная и славная жизнь.

Натюрмортные и пейзажные образы Б. Т. Шаванова практически не поддаются литературному пересказу. Нет в них какой-либо эстетической «игры», нет и намеков на какое-либо действие и событие. Он изображает просто — яблоки, просто — перелесок, просто — крыши домов… И обращает часто малопримечательную живую и «мертвую натуру» в художественно ценную красочную материю. Шаванов — сезаннист. Он «овеществляет» свет и цвет. Внешне инертные, замкнутые в себе формы обладают удивительной легкостью. Ведь они «вылеплены» из почти невесомого материала — из цвета и света, материализовавшихся в мазках и красочных пятнах.

Жаль, но Е. А. Глазков написал живописных картин гораздо меньше, чем мог бы, чем должен был… Зато почти каждая из них — это полноценный и единый образ, прекрасное живописное зрелище. Разнородные вещи, запечатлеваемые художником, вовлекаются в красочный поток — и, омытые им, хорошеют: становятся нарядными, звонкими, эффектными.

Доминирует живописное начало и в картинах, которые пишет С. Копылов, обнинский художник, явно тяготеющий к искусству «карнавальному», метафорическому, несколько театрализованному. Он из того поколения, которое уже почти не помнило «оттепели». И которое явно предпочитало социальной жизни — театр, скучной и убогой действительности — фантасмагорию.

Впрочем, и в работах совсем молодых художников, юность которых пришлась на очень даже «интересное» время, ощутима устремленность к сугубо культурным ценностям. Это даже не «искусство для искусства», а скорее «искусство внутри искусства».

Вот созданные А. А. Галицыной композиции — «Карнавал в городе»: ряд сцен, скорее всего — измышленных, и уж во всяком случае не натурных. Здесь все — карнавал. Карнавальна живопись, карнавальны персонажи. Из сияющего красочного марева появляются участники представлений: актеры, клоуны — а может быть, пришельцы из прошлого…

Нет места ничему уж очень обыденному и в образах, которые создаются О. В. Собинковой. Пространство и время словно бы раскрываются в бесконечность и вечность. Безграничны и авторские переживания, чувствования — яркие, молодые… И сама живопись — напористая, бодрая.