Общая информация

Калужский контравангард

Когда на выставках стали появляться — все чаще и чаще — произведения «левых» художников, ровный поток калужского искусства взволновался и несколько замутился. На поверхности художественной жизни появились странные и пестрые разводы. Можно как угодно оценивать те или иные «моды» и веяния — несомненно одно: благодаря им художественный быт стал совершенно иным, нежели прежде. Движителем художественных процессов уже тогда все чаще оказывались не столкновения амбиций, а борьба или мирная конкуренция идей. Именно в дискуссиях между «левыми» и традиционалистами стали определяться ориентиры, идеи и цели местного искусства.

В 1982 году в Калуге возникло объединение, именовавшееся поначалу Бригадой художников и искусствоведов (ныне оно именуется Академией аналитического искусства). Сотрудничество, соразмышление — именно такие формы изначально приняла деятельность этой группы: регулярно проводятся собрания, устраиваются «мозговые атаки», обсуждения профессиональных и глобальных проблем.

Бригада сразу стала гибкой, открытой вовне, но прочной структурой. Ее работа ориентировалась на вполне конкретные цели, будучи подчинена вполне определенным принципиальным установкам.Впрочем, объединились в Бригаду люди, которых трудно было назвать единомышленниками. Среди них были неопримитивисты и концептуалисты, абстракционисты и «неправильные» реалисты. Объединяло же их прежде всего и более всего неприятие художественной рутины, бессознательной художественной деятельности. Не устраивал «бригадистов» и традиционный тип художественной выставки, построенной по типу магазинной витрины.

Возникла мысль организовать нечто принципиально иное: экспозиции-ансамбли. Особого рода и строя выставки, которые сами по себе были бы коллективными, но формально и сущностно едиными произведениями искусства.

И несколько таких экспозиций было создано. Первая — в ряду наиболее значительных — открылась в марте 1985 года и называлась «Индустрия — искусство». Эти слова были своего рода лозунгом: предполагалось создать прообраз совершенно нового типа искусства — сугубо «формалистического», сознательно делаемого.

Главным экспонатом была сама экспозиция. Она конструировалась в жестком соответствии с заранее подготовленным дизайн-проектом. Участники выставки договорились отказаться от использования ряда красок — это предопределило единство цветового строя выставки. Форматы были выдержаны в едином модуле: 19 см х 19 см. Связующими элементами экспозиции стали работы, автором которых была вся Бригада: дизайн-объект, коллективное панно и образцы несколько эстетизированного поп-арта, скромно названные «предметными коллажами».

Пожалуй, самыми активными экспонентами были Арепьев и Козьмин. Арепьев представил тематические картины, индустриальные пейзажи, «социальные портреты» — среди них особенно замечателен и необычен «Заочник». Козьмин же создал для выставки не только огромные полотна (одновременно — супрематические и фотореалистические), не только коллажи и монотипии, но и образцы «живописи на цилиндрической основе», именовавшиеся в бригадистском обиходе «лог-артами».

Немало было в экспозиции и других работ — выразительных, нестандартных. Умно высчитанные цветовые формулы — абстракции Г. К. Табакова. Торжественно одические картины Ю. А. Епишина. Полотна В. В. Животкова — подчеркнуто-жесткие по колориту, «графичные», но полные энергии и драматизма. Несколько умозрительные, но пластичные композиции В. Денисова. Живописные работы Н. Б. Юрьевой и Р. С. Бесчастновой. Графические листы А. П. Шубина, А. В. Кузнецова, А. Сахарова. Скульптурные портреты В. М. Белова.Какими бы несходными ни были экспонаты, ни один из них не выпадал из выставочного ансамбля. Все они мыслились как овеществленные идеи, слитые в единую, коллективную мысль.

По сути дела, выставка «Индустрия — искусство» стала первой в истории Калуги (и во всей послевоенной истории страны) экспозицией аналитического искусства.И вместе с тем идея «индустрии искусства» была вполне реализована в качестве экспозиционного образа. Вполне — и окончательно. В дальнейшем, став составной частью метода деятельности группы, эта идея не могла уже рассматриваться как тема выставки или какой-либо иной акции. С этого времени основной целью работы становится «формирование нового видения и нового мышления, космического видения и космического мышления». Изображаются вполне земные вещи и явления — но при этом предметом художественного осмысления становятся заключенные в них сущностные космические силы.

В 1989 году в выставочном зале КОСХ была развернута эффектная экспозиция «Космос» — единый ансамбль, заключавший в себе целый ряд пластических идей: невесомости, единства, слитности… Фоном экспонатам служили черные и белые поверхности. А экспозиционные щиты были исписаны афористическими изречениями — искусствоведческими, философско-космологическими. Тексты были включены и в образный строй многих экспонатов. Своего рода лубками на темы стихов Гальса и В. Б. Васильева являлись «гласы» Козьмина. Авторскими надписями испещрены ернические «непортреты» Арепьева. И в созданном Табаковым и Мантулиным «арт-объекте» «Он не упал — он прилетел» смысловым ядром образа стали заключительные строки «неомаразматической» — и космической — поэмы Гальса «Чудо Розария Козлоблудина». Самый же образный склад экспонатов часто был несколько алогичным: пространства «смещались», краски «дематериализовывались», а один из «арт-объектов» Табакова лучился странным, будто бы беспричинным красноватым светом. Каждый такой образ воспринимался как мельчайший фрагмент «взрывающейся Вселенной».

В 1991 году, почти одновременно с крушением СССР, объединение получило новое наименование — АКАНИС. Входит в местный художнический обиход новый термин — «контравангард». Публикуется декларация АКАНИС.Контравангард, художественный метод и стиль «нового академизма», определен в декларации как «контрреволюция в искусстве» — разумеется, в «левом», развивающем традиции классического авангарда. И принципы контравангарда трактуются как противонаправленные главнейшим устремлениям авангарда. А уж тем более — поставангарда и постмодерна.

«Авангардисты стремились к максимально полному самовыражению, самораскрытию, — говорится в декларации. — Контравангардисты считают целью своей работы самосовершенствование, саморазвитие. Художественная работа мыслится как единый процесс созидания образа и построения собственной модели мира». Словом «контравангард» стал определяться как целый комплекс явлений и принципов, которые начали формироваться еще тогда, когда объединение еще называлось Бригадой. Это — искусство аналитическое, космическое, ориентированное на решение глобальных мировоззренческих проблем. Контравангардисты отвергают не только идею «самовыражения», но и принцип правдоподобия — в их созданиях логика материала превалирует над логикой изображения: организуются все новые и новые «художественные ситуации». Чаще всего они ничего не «передают» — ни будто бы реальные облики мира, ни преходящие «настроения» и «состояния».

А значит, культивируемый авангардистами принцип «духовной свободы» ими не отрицается, а только переосмысляется. Для авангардиста (и пост-авангардиста) «духовная свобода» — прежде всего некий процесс освобождения: от мертвящих идей, от социальной и художественной рутины. Для контравангардиста же это — полное владение собой, а также материалами, формами и идеями своего искусства.

Зато совершенно неприемлема для «новых академиков» практика и идеология постмодерна — этого бомондно-тусовочного варианта «антиискусства». В результате его игрищ авангардистская идея освобождения трансформировалась в идею художественного произвола. Была отринута иерархия духовных ценностей — равноценными стали истина и ложь, искусство и кич. Контравангардисты же и теперь, в пору художественной смуты, осмеливаются утверждать, что белое не есть черное и что есть искусство и неискусство.Может быть, именно поэтому они в последние годы все чаще и все более ориентируются на традиции древнерусского искусства — главным образом, светского. Эта тенденции становится тем более сильной, что «академики» все более стремятся придать контравангарду черты единого стилевого явления.

Пока же контравангард — как стиль, как манера — все еще формируется. Очевидно, например, что работы Мантулина и Табакова сохраняют пост-авангардистские качества. Правда, в разной мере. Многошумными, эпатажными, абсолютно «раскованными» остаются «арт-объекты» Мантулина. Зато композиции Табакова — и прежде отделывавшиеся умно и добросовестно — ныне становятся все более пластичными, все более образными, все более весомыми.

Весьма разнообразную стилевую окраску имеют произведения и некоторых других «академиков» — Ю. В. Инюшкина, А. Сахарова, В. Н. Алексеева, эмальеров В. Б. Волковой и Л. В. Зайчиковой.

Зато все более ощутимы, заметны черты сходства у образов, создаваемых Козьминым и Гальсом, Арепьевым. А также полукалужанином-полумосквичом Ю. Станововым.

Во всяком случае точку ставить рано. Как и прежде, проводятся собрания группы, устраиваются дискуссии. И создаются новые композиции. И готовятся новые выставки.